Главная Спектакли Рецензии Аполлинария ЗУЕВА. "МЫ В АДУ, ДЕТКА..."
Аполлинария ЗУЕВА. "МЫ В АДУ, ДЕТКА..."

Ж.-П. Сартр «За закрытыми дверями» в постановке Литературного театра им. Альберта Михайлова (режиссёр – Кирилл Коротков)

– Почему так тяжело? Почему всегда тяжело?..
– Но как же я смогу выносить самого себя?..
– У тебя больше нет лица...
– Неужели вы думаете, что я желаю вам зла?..
– Кто знает...
– Здесь слёзы не текут…
– Я слишком рано умер…
– У меня не хватило времени на поступки…
– Так как же это, я теперь ничто?..
– Эта комната нас ждала…
И поведут вас в эту комнату – в полном соответствии с авторским текстом – лестницами и коридорами (помните, на вопрос Гарсена, а что за дверью, коридорный, он же служащий преисподней, скучающе заметит: «Другие комнаты, и коридоры, и лестницы. Это всё»). И покажутся вам незнакомо бесконечными знакомые лесенки Областного центра культуры молодёжи, где нынче представляет свою премьеру Литературный театр.

И (так и должно было сложиться!) точно подыграет режиссёрскому замыслу холодный калининградский апрель, когда попадёте вы в зрительный зал не привычным путём, а через выстуженное помещение, где в пугающе безразличных конструкциях вам очень не хочется угадывать секционные столы и патологоанатомические мешки, готовые к приёму следующей партии «гостей».

И будете вы, в желании поскорее выбраться из этого помещения, нервически пошучивать. И из помещения вас, конечно, выведут, но в тональность, предложенную режиссёром ещё до спектакля, вы уже попали.

И введёт вас в зал эдаким сартровским Вергилием облачённый в опрятный фрак сам ли режиссёр, дядя ли коридорного (точно вытащенный этим режиссёром из текста пьесы!), – в общем, лично распорядитель того действа, которое автор определил как трагифарс, а он, режиссёр Кирилл Коротков (в лучших традициях излюбленного жанра Литературного театра!), прочёл-увидел-рассказал, как притчу. Жестокую и беспощадную. На этот раз притча черпает в библейской истории человечества не какой-то один эпизод, а самую что ни на есть исходную посылку: «Мы в аду, детка, здесь ошибок не бывает», – жёстко бросает одна героиня другой.

И это вам не бал сатаны – здесь пострашнее будет.

Художник-конструктор Дмитрий Красюк, бутафор Наталья Короткова, скульптор Фуркат Байчибаев предлагают сценическое оформление пьесы в манере жёсткого минимализма. Они лишают героев даже тех жалких удобств (убогих диванчиков отвратительной расцветки), что предоставляет им автор пьесы. «Зачем вам здесь зубная щётка, скажите на милость?» – ухмыляется коридорный. Да и диванчики – зачем? Спать здесь не предполагается… Здесь бьёт по глазам не гаснущий ни днём, ни ночью электрический свет. Впрочем, ни дня, ни ночи тоже нет. Зеркал нет. Окон нет. Дверь закрыта наглухо снаружи. Стены и потолок затянуты материей. Ощущение незаконченности и безысходности.

В центре помещения – уродливая металлическая конструкция в виде карусели с тремя сидениями, вовсе не приспособленными для комфортного размещения. Небрежно выкрашенная в затёрто-белый цвет, карусель кажется сооружённой из фрагментов развалившихся патологоанатомических столов и более напоминает орудие пытки, нежели предмет невинного увеселения. Собственно, так оно и есть.

И поигрывает коридорный (Юлия Марейчева) затейливой пирамидкой Рубика, умело и привычно складывая головоломку из разноцветных треугольничков. Так же умело и привычно уготовляется новоприбывшей троице нескончаемая пытка, в кою они отныне будут навсегда погружены.

И сконструирована из странных треугольников странная скульптура, перед которой бухаются поочерёдно на колени – жалкой пародией исповеди – три персонажа действа в отчаянно безнадёжной попытке пересложить пазл собственной жизни.

Пьеса Сартра по жанру – это пьеса-ловушка. Но и по структуре тоже. В пьесе нет действия. Сценическое пространство сужено до пределов комнаты. Всё, что происходит на сцене, – это бесконечные, изматывающие разговоры трёх персонажей: Гаосена, Инес и Эстель. Пьесу «держит» слово. И в этом – ловушка для актёров.

Но на сцене умный, чуткий, гибкий ансамбль – несомненная, помимо режиссёрской, творческая удача постановки: Эдуард Бирюков, Ксения Новикова, Алина Карпова. Причём, ансамбль, в котором каждый – индивидуален. Это трио безупречно улавливает, различает, транслирует авторское слово. Актёры, каждый из которых прекрасно чувствует партнёра, создают общий речевой завораживающий ритм действа, скрепляя его выверенной пластикой жеста, движения, позы. Замечательно точны пульс и интонация их монологов и диалогов в форме приливов и отливов, когда динамика идёт по нарастающей, взрывается в самой верхней точке эмоционального напряжения, гаснет. И опять начинается всё с начала. Ибо ведут они речь о единственном, что безусловно волнует их (как и каждого, впрочем!): о собственной жизни. Но у них она уже навсегда – в прошлом. И – не изменить, ни переиграть в ней ни единого мгновения невозможно.

Знакомые актёры в этой постановке – Эдуард-Ксения-Алина – завораживающе неузнаваемы. Их герои ссорятся, пылают неприкрытой страстью, ненавидят, пробуют обустроиться как-то (Господи! да разве можно обустроиться в аду!), с отчаянием вглядываются-вслушиваются в то, что происходит там, на земле, без них (уже окончательно без них!). Они патологически лживы и запредельно откровенны, убийственно циничны и обезоруживающе наивны. Здесь всё как у людей. За исключением одного. Они уже – НЕ люди. И это – лёгкими штрихами, едва уловимыми деталями – дают вам почувствовать актёры. Возможно, их движения и позы иногда чуть неестественны. Или в неуловимо вдруг изменившемся тембре голоса послышится (одной ли мне?) странный металлический призвук.

И жутковатая карусель в  до предела сплющенном пространстве нескончаемо кружит их, неловко примостившихся на неудобных холодных сидениях. И актёрский ансамбль буквально ввинчивает, вкручивает вас, зрителя, в эту непрекращающуюся воронку муки вечной.

И безжалостно бьёт по глазам никак не гаснущий прожектор (свет – Андрей Казаков), а по ушам – напрочь лишённые спокойствия и умиротворения музыкальные построения, словно выплывающие из сартровского текста (композитор Никогда Будет – ну, насчёт «никогда», с этим утверждением я бы радостно поспорила!). И вам, зрителю, как и тем, кто на сцене, неловко, неудобно, напряжённо. Но удобства здесь не предусмотрены: «Мы в аду, детка...». И отсидеться в качестве стороннего наблюдателя вам уже не удастся.

Сартровский ад не похож на христианский: нет здесь ни чертей, ни раскалённых сковородок, ни кольев, ни прочих ужасов. Но самая страшная мука – в транскрипции Кирилла Короткова – это когда глаза предельно открыты. Когда ты предельно всё про себя и свои деяния понимаешь. Но –изменить уже что-либо невозможно.

«Значит, придётся жить с открытыми глазами», – замечает Гарсен. «Жить?!» – со злобной иронией обрывает его Инес. Да, жить уже – не придётся…  Самая изощрённая пытка в том, что «всё осталось навсегда нерешённым».

Пьеса Сартра практически не имеет финала. Герои, в очередной раз обнаруживая, что всё, происходящее с ними, – это отныне бесконечно и навсегда, заходятся в истерическом хохоте.

Спектакль Кирилла Короткова построен на таком накале актёрской игры, таком сплаве и выбросе человеческих чувств, эмоций, бушующих страстей и переживаний, что финальная точка должна быть ослепительной, шокирующей, фиксирующе-мгновенной. И такой финал режиссёром найден.

Три неподвижные фигуры в глубине сцены стоят и смотрят в зал. Стоят?! Смотрят?! А это лучше самому хотя бы один раз увидеть… А у карусельки-центрифуги возникают маски, они же двойники-коллеги коридорного (Оксана Михайлова, Ангелина Головяшкина, Юлия Марейчева). И начинается под соответствующую, отнюдь не ласкающую слух почтенной публики музыку пляска-кружение этих масок (хореограф – Юлия Марейчева). И нет ни оживления, ни весёлости в этой пляске. И вглядываются немигающе маски в лица сидящих в зале… Нет, они, конечно, не стаскивают зрителей со стульев, не вовлекают насильно в свой неулыбчивый хоровод. Пока только, любопытствуя, вглядываются… Места на карусели – свободны!

Маски эти, кстати, являлись уже в середине действа с издевательски вопрошающей песенкой-речитативом. И на вопрос их песенки, «что же вдруг пошло не то», отвечать, безусловно, придётся. Каждому. Хотим мы этого или не хотим.

Литературный театр традиционно не даёт никаких советов. Он не учит. Он задаёт вопросы.

И эта постановка, вне сомнения, – в числе лучших вопросов от Литературного театра.

P.S.

«Мы умираем всегда слишком рано или слишком поздно. Жизнь кончается — нужно подводить итоги. Ты – воплощение своей собственной жизни».

Жан-Поль Сартр