
МИФ О СИЗИФЕ
Боги обрекли Сизифа вечно вкатывать на вершину горы огромный камень, откуда он под собственной тяжестью вновь и вновь низвергался обратно к подножию. Боги не без оснований полагали, что нет кары ужаснее, чем нескончаемая работа без пользы и без надежд впереди. Если верить Гомеру, Сизиф был мудрейшим и осторожнейшим из смертных. Согласно другому преданию, он, напротив, был склонен к разбойным делам. Лично я не вижу здесь противоречия.
Просто - различны взгляды на причины, из-за которых он оказался бесполезным тружеником преисподней. Его винят прежде всего в непозволительно вольном обращении с богами. Он будто бы разглашал их тайны. Эгина, дочь Асопа, была похищена Зевсом. Отец, ошеломленный ее исчезновением, рассказал о своем горе Сизифу. Последний, зная о похищении, пообещал Асопу раскрыть секрет, если тот пустит воду в крепость Коринф. Грому и молниям небесным Сизиф предпочел благословение водой. За это он был наказан в преисподней. Гомер также повествует, что Сизиф заковал Смерть. Плутон не мог вынести зрелища своего опустевшего безмолвного царства мертвых. Он послал бога войны, который освободил Смерть из-под власти ее победителя. А еще рассказывают, что Сизиф перед самой смертью неосторожно захотел подвергнуть испытанию любовь своей жены. Он велел ей бросить его тело прямо на городской площади, без погребальных обрядов. Вскоре Сизиф очутился в подземном царстве теней. Рассерженный послушанием, столь противным человеческой любви, он получил от Плутона разрешение вернуться на землю, чтобы покарать супругу. Но когда он снова увидел дневной мир, снова отведал воды, насладился сиянием солнца, теплом нагретых камней и свежестью моря, он не пожелал возвратиться во мрак преисподней. Напоминания, гнев, угрозы — ничто не помогало. Еще много лет прожил он у сверкающего морского залива, посреди улыбок прибрежной земли. Понадобилось особое постановление богов. Гермес спустился, чтобы схватить строптивца за шиворот и, оторвав его от радостей, насильно доставить в преисподнюю, где Сизифа ждал уготованный ему обломок скалы. Довольно сказанного, чтобы уже понять: Сизиф и есть герой абсурда. По своим пристрастиям столь же, сколь и по своим мучениям. Презрение к богам, ненависть к смерти, жажда жизни стоили ему несказанных мук, когда человеческое существо заставляют заниматься делом, которому нет конца. И это расплата за земные привязанности. Никаких рассказов о Сизифе в преисподней нет. Но ведь мифы и складываются для того, чтобы их оживило наше воображение. Что до мифа о Сизифе, то можно лишь представить себе предельное напряжение мышц, необходимое, чтобы сдвинуть огромный камень, покатить его вверх и карабкаться вслед за ним по склону, стократ все повторяя сызнова; можно представить себе застывшее в судороге лицо, щеку, прилипшую к камню, плечо, которым подперта глыба, обмазанная глиной, ногу, поставленную вместо клина, перехватывающие ладони, особую человеческую уверенность двух рук, испачканных землей. В самом конце долгих усилий, измеряемых пространством без неба над головой и временем без глубины, цель достигнута. И тогда Сизиф видит, как камень за несколько мгновений пролетает расстояние до самого низа, откуда надо снова поднимать его к вершине. Сизиф спускается в долину. Как раз во время спуска, этой краткой передышки, Сизиф меня и занимает. Ведь застывшее от натуги лицо рядом с камнем само уже камень! Я вижу, как этот человек спускается шагом тяжелым, но ровным навстречу мукам, которым не будет конца. Час, когда можно вздохнуть облегченно и который возобновляется столь же неминуемо, как и само страдание, есть час просветления ума. В каждое из мгновений после того, как Сизиф покинул вершину и постепенно спускается к обиталищам богов, он возвышается духом над своей судьбой. Он крепче обломка скалы. Если этот миф трагичен, то все дело в сознательности героя. Действительно, разве его тяготы были бы такими же, если бы его при каждом шаге поддерживала надежда когда-нибудь преуспеть? Сегодня рабочий ради того же самого трудится каждодневно на протяжении всей жизни, и его судьба ничуть не менее абсурдна. Но он трагичен только в редкие минуты, когда его посещает ясное сознание. Сизиф, пролетарий богов, бессильный и возмущенный, знает сполна все ничтожество человеческого удела — именно об этом он думает, спускаясь вниз. Ясность ума, которая должна бы стать для него мукой, одновременно обеспечивает ему победу. И нет такой судьбы, над которой нельзя было бы возвыситься с помощью презрения. Итак, если в иные дни спуск происходит в страдании, он может происходить и в радости. Слово это вполне уместно. Я воображаю себе Сизифа, когда он возвращается к обломку скалы. Вначале было страдание. Когда воспоминания о земной жизни слишком сильны, когда зов счастья слишком настойчив, тогда, случается, печаль всплывает в сердце этого человека, и это — победа камня, тогда человек сам — камень. Скорбь слишком огромна и тягостна, невыносима. У каждого из нас бывает своя ночь в Гефсиманском саду. Но гнетущие истины рассеиваются, когда их опознают и признают. Так, Эдип сперва повиновался судьбе, сам того не ведая. Трагедия его начинается лишь с момента прозрения. Но в тот же самый момент он, ослепший и повергнутый в отчаяние, узнает, что единственная нить между ним и миром — это прохладная ручонка дочери. И тогда он произносит из ряда вон выходящие слова: «Моя старость и величие моего духа побуждают меня, невзирая на столькие испытания, признать, что все — хорошо». Эдип Софокла, подобно Кириллову Достоевского, находит формулу абсурдной победы. Древняя мудрость смыкается с новейшим героизмом. Открытию абсурда непременно сопутствует искус написать учебник счастья. «Позвольте, столь узкими тропами?..» Но ведь существует только один мир. Счастье и абсурд — дети одной и той же матери-земли. Они неразлучны. Ошибочно было бы утверждать, будто счастье обязательно вытекает из открытия абсурда. Тем не менее бывает, что чувство абсурда рождается от полноты счастья. «Я признаю, что все — хорошо», — говорит Эдип, и эти слова священны. Они отдаются эхом в суровой и замкнутой вселенной человека. Они учат, что не все исчерпано, не все было исчерпано. Они изгоняют из здешнего мира Бога, который сюда проник вместе с неудовлетворенностью и вкусом к бесполезному страданию. Они обращают судьбу в дело сугубо человеческое, которое людям и надлежит улаживать самим. Здесь-то и коренится молчаливая радость Сизифа. Его судьба принадлежит ему самому. Обломок скалы — его собственная забота. Созерцая свои терзания, человек абсурда заставляет смолкнуть всех идолов. И тогда-то во вселенной, которая внезапно обрела свое безмолвие, становятся различимыми тысячи тонких чудесных земных голосов. Загадочные невнятные зовы, приветы, излучаемые каждым лицом, — все это неизбежно приносит с собой победа, есть награда за нее. Нет солнечного света без мрака, и ночь надо изведать. Человек абсурда говорит «да», и отныне его усилиям нет конца. Если существует личная судьба, то высшей судьбы не существует, или в крайнем случае существует только одна судьба, которую человек абсурда полагает неизбывной и презренной. В остальном он ощущает себя хозяином своих дней. В тот мимолетный миг, когда человек окидывает взглядом все им прожитое, Сизиф, возвращаясь к своему камню, созерцает чреду бессвязных действий, которая и стала его судьбой, сотворенной им самим, спаянной воедино его собственной памятью и скрепленной печатью его слишком быстро наступившей смерти. И так, уверенный в человеческом происхождении всего человеческого, подобный слепцу, жаждущему прозреть и твердо знающему, что его ночь бесконечна, Сизиф шагает во веки веков. Обломок скалы катится по сей день. Я покидаю Сизифа у подножия горы. От собственной ноши не отделаешься. Но Сизиф учит высшей верности, которая отрицает богов и поднимает обломки скал. Сизиф тоже признает, что все — хорошо. Отныне эта вселенная, где нет хозяина, не кажется ему ни бесплодной, ни никчемной. Каждая песчинка камня, каждый вспыхивающий в ночи отблеск руды, вкрапленной в гору, сами по себе образуют целые миры. Одного восхождения к вершине достаточно, чтобы наполнить до краев сердце человека. Надо представлять себе Сизифа счастливым.
2007г.
У БОГА БЫЛИ ЗАМЕСТИТЕЛИ
В известном библейском мифе о Вавилонской башне есть удивительное место. Мимо него проскакиваешь не задумываясь. Впрочем, наверное, именно так и надо читать Библию - не задумываясь. А как начнешь задумываться и задавать вопросы - тут же впадаешь в ересь. Или сама Книга так написана, или испортила нас логика и филология. Но думаю, что перед Богом все равны - и те, кто Библию писал, и те, кто сегодня ее читает. "Вся земля говорила одним языком и одним наречием",- говорится в Первой книге Моисеевой "Бытие". Язык и наречие людям, очевидно, Бог дал. А кто еще? Но когда увидел Иегова, что люди начали строить на равнине Сенаарской город и башню до небес, поступил он нелогично. "И сказал Иегова: вот один народ и один у всех язык, - и вот что начали они делать... Пойдем же и смешаем там язык их так, чтобы один не понимал речи другого". Поступок Иегове приписывается ну совсем не божеский! Во-первых, обиделся. Что само по себе смешно. Во-вторых, можно было и башню стереть с лица земли, и людей испепелить, а потом еще и утопить (не впервой!). В третьих, можно было просто-напросто лишить людей разума. Бог дал - Бог взял. Решение почему-то принимается самое странное и, если задуматься, невыполнимое. Что значит - смешать язык? Это не перевесить вывески или ценники на товарах. Это значит стереть в памяти прежний язык, быстренько обучить новому, да еще и запретить людям пользоваться услугами переводчиков! Речь у людей осталась, а понимать они друг друга перестали. Ладно. Это не повод бросать недостроенный город со всей его инфраструктурой, производственной базой, транспортом, снабжением и т.д. В принципе, зачем людям, занимающимся обжигом кирпичей, язык? Каменщик каменщика и без слов поймет: грек он, иудей или калмык. Что-то тут не клеится. Остается предположить, что или у Иеговы было несколько помощников-двойников, которые слишком близко к сердцу принимали людские дела,- или что вся эта история со стройкой и последующим расселением людей по разным странам - не слишком хорошо продуманная церковная притча, в которой сходятся два мотива: о недопустимости высотной застройки без согласования с вышестоящими органами и о всемогуществе Иеговы, без участия которого и люди не догадались бы по всей земле расселиться, и до создания языков бы не додумались. У каждого народа есть свой миф и о происхождении мира, и о том, почему у слона длинный хобот, о несложившихся отношениях лисиц и журавлей и т.д. Надо же как-то объяснить то, чего не понимаешь! И тут вырисовывается очень интересная тема. А что было присуще людям изначально: понимание или непонимание? И не было ли непонимание особым, отдельным божьим даром? Или досталось людям по недосмотру...
2008г.
ЗАЧЕМ УБИЛИ АРХИМЕДА?
Всякое человеческое деяние чем-нибудь мотивируется. Мы знаем, что Архимед, великий античный математик, физик и конструктор, умер не своей смертью - погиб во время 2-й Пунической войны при взятии города Сиракузы. Война все спишет? Ошибаетесь, господа! Положив с одной стороны деяние, а с другой мотивировку, я хочу сегодня сурово спросить древних историков: почему вы врете? Официальные обстоятельства гибели Архимеда от руки неизвестного солдата настолько нелепы и смехотворны, что можно не сходя с места открывать уголовное дело по поводу заказного убийства и фальсификации фактов с целью сокрытия истинных мотивов преступления. По версии историков, Архимед во время штурма города сидел на открытом месте и чертил прутиком на песке какие-то гениальные чертежи. Он что, идиот? Но даже если его убил какой-то пьяный солдат, то каким образом история смогла сохранить его, якобы, предсмертную фразу: "Не тронь мои чертежи!" Где там был диктофон? Где там были чертежи? Какие могли быть свидетели, если даже чокнутого профессора зачистили? Явное враньё. А если враньё явное, то у него должен быть мотив. И этот мотив связан с профессиональной деятельностью убитого. Кому выгодно? Выгодно ученикам, выгодно историкам, выгодно всей физико-математической науке, которая спокойно оставила себе число "пи", формулы исчисления круга, закон рычага и другие полезные для развития вещи. Вот только миф о смерти Архимеда составили слишком поспешно. Но и такой проглотили! Вообще, легкость, с которой лепились древние мифы, изумляет. Вот, например, библейский миф о Вавилонский башне...
2008г.
ОДИН
Чего нам мучительно не хватает в процессе познания? Завершенности нам не хватает. Все время мешает дурная бесконечность. Попробуйте завершить ряд цифр: 1,2,3,4,5,6,7… Жизнь закончится, а вы все будете считать. Обозначить собственное бессилие значком «∞» – не выход. Процесс познания бесконечен не в том оптимистическом смысле, что всего много и всем хватит, - а в том, что познание в принципе не рассчитано на конечный результат. Кому нужен конечный результат – читайте Ветхий Завет. Попробуйте исчерпывающе описать свойства одуванчика. Одуванчик сдохнет, а вы все еще будете вспоминать, какого оттенка бывают его листья при грозе, сколько калия содержится в одной его клетке, как далеко летит его первый парашютик, какова совокупная длина его корней, почему коровы его не едят, и так далее, и так далее… Пока ты нечто познаёшь, это нечто или преображается, или умножается, или уничтожается. Тем не менее, существует и математика, и физика, и биология, и даже квантовая генетика. Они не претендуют на исчерпывающее описание и объяснение мирового порядка (и беспорядка), - но все-таки претендуют. Можете присоединиться к числу ученых и что-то с гордостью добавить к общей грандиозной, но неубедительной научной модели мироздания. Но никогда не пытайтесь ничего изображать! Ни рисунком, ни словом, ни музыкальной фразой, ни живой картиной, ни театральным действием, ни с помощью кино, ни, тем более, мобильного телефона. Все, что вы изобразите, через секунду будет опровергнуто и обернется против вас. Вы со стыдом увидите, что на самом-то деле всё не так! А если и так, то не всё, а лишь кое-что, да и то не везде, а лишь у вас в голове. Действительность всё превзойдет, а реальная и непрерывная жизнь миллионов людей докажет полное ваше ничтожество. Родится ребенок, и даже ему вы не сможете доказать, что прекрасное прекрасно, а удивительное удивительно. У него будут другие глаза, и он начнет считать бесконечность вовсе не с достигнутой вами отметки, а тупо с цифры 1.
2008г.
ДВА, или Одуванчики в Интернете
Одуванчик - загадочное существо. Оно очень сильно отличается от человеческого. Например, по запаху. Все одуванчики пахнут примерно одинаково, а люди - далеко не всегда... По форме одуванчики, как и люди, в принципе, одинаковы. Даже одуванчики больше различаются, чем люди. По размеру там или по весу. По способу размножения одуванчики гораздо более романтичны. Гораздо! Но если рассматривать их философски, то одуванчики, в отличие от людей, ставят философию в тупик. Ключевой вопрос современной философии - вопрос самоидентификации. Иначе говоря, если я знаю, что я - это я, то как доказать это тем, кто меня не знает? Недавний юридический казус с арестованным Семеном Могилевичем доказывает политическую остроту этого вопроса. Философия и политика очень и очень связаны! Но об этом - отдельный разговор. Могилевич взял и сменил фамилию на Шнайдера. И жил как Шнайдер несколько лет, ставил подпись на документах, раздавал визитки, за квартиру платил как Шнайдер, может, лыжи напрокат брал и так далее. То есть нажил определенную биографию как Шнайдер. С биографией не поспоришь. И теперь как доказать, что Шнайдер - это Могилевич? Никак. Это юридически разные люди, и сын за отца не отвечает. Вот и одуванчики - они все разные или все они клоны, вариации, ипостаси, дубли, проекции, повторы, точные цифровые копии (и волновые!) одного и того же Одуванчика? Чтобы отдельному одуванчику доказать свою индивидуальность, надо ему создать себе биографию. Подтвердить ее документально. Найти свидетелей. Закрепиться как-то во времени и пространстве. Если бы у одуванчиков был Интернет, они могли бы придумывать себе смешные имена, размещать фотки, создавать группы, писать заметки типа превед адуваны! Но судьба одуванчиков трагична. Было время, когда все одуванчики были разными: одни были огромными и толстыми, другие маленькими и юркими, одни были фиолетовыми, другие ярко-красными, одни умели летать, другие любили зарываться в землю, и разговорные языки у них у всех были разными. Одуванчики были могучей цивилизацией и могли реально захватить власть на земле. Они уже строили корабли из бамбука. Увидел Бог такое поведение, рассердился и смешал их языки так, что все стали говорить на одном языке, типа превед адуван. Ну, а поскольку слово является определяющим фактором умственного развития, то цивилизация одуванчиков пришла в упадок, все они стали постепенно и выглядеть одинаково, и вести себя соответственно. Теперь вот философы должны решать за них: разные они или совершенно все одинаковые? Надо ли им вообще давать паспорта с разными номерами или всем дать один, общий, с номером, скажем, ДВА!
2008г. |